Почти все из наших читателей наверное в один прекрасный момент задавались вопросцем, откуда берутся антипрививочники и сторонники другой медицины. Ведь довольно совершенно поверхностных знаний в области анатомии и физиологии (Физиология от греч. — природа и греч. — знание — наука о сущности живого) человека, чтоб осознать, что прививки и традиционная медицина — работают, а остальные подходы — не весьма. Оказывается, дело не лишь в логике тривиальных вещей: у «альтернативщиков» есть политические и социальные предпосылки, действующие на их позицию.
Нередко люди на постсоветском пространстве разглядывают поход к доктору как крайнюю меру, к которой следует прибегать, лишь если уже совершенно невмочь. Принимать пилюли — это признак беспомощности, это «лишь для старичков», «для тех, кто по другому уже не совладевает». Если в компании заявить, что ты принимаешь какие-то лекарства, немедля найдутся советчики, готовые поведать, как этого реально избежать. Такое неприятие пилюль можно частично разъяснить подсознательной русской «культурой подвига»: мы с юношества слышали, что недозволено сетовать, недозволено расклеиваться, необходимо превозмогать себя и быть мощным. В итоге люди (в особенности мужчины, на которых посильнее давит «культура силы») не идут к доктору, не лечатся, игнорируют своё тело, потому что по другому им придётся признать, что они сдались. А сдаваться — постыдно. Культура подвига с неких пор растеряла смысл, большая часть из нас не претерпевают ежедневные лишения, не обязаны биться за жизнь в критериях нехватки, но она оказалась жизнестойкой и до сего времени сохраняется в наших сознаниях.
Такие представления у постсоветского человека наложились на импортированные опосля распада СССР (Союз Советских Социалистических Республик, также Советский Союз — государство, существовавшее с 1922 года по 1991 год на территории Европы и Азии) идеи критики «медикализации» (перевода под опеку медицины всё большего числа актуальных практик, сопровождающегося лишней бюрократизацией, коммерциализацией и дегуманизацией медицины), породившие недоверие к медицине. Они были восприняты почти всеми как управление к действию: одни кинулись опровергать ВИЧ (вирус иммунодефицита человека, вызывающий ВИЧ-инфекцию — заболевание, последняя стадия которой известна как синдром приобретённого иммунодефицита СПИД), остальные — утверждать, что прививки не необходимы, а третьи — «топить» за домашние роды. Предлагаем для вас материал на базе исследования Бёрнис Л. Хаусман (Bernice L Hausman), в котором описана история мыслях врагов медикализации в США (Соединённые Штаты Америки — государство в Северной Америке), откуда конкретно и были занесены в постсоветские общества почти все антимедицинские практики.
***
Когда в Филадельфии в 1793 году разразилась эпидемия желтоватой лихорадки, рекомендацией известного физиолога и по совместительству публичного деятеля Бенджамина Раша (Benjamin Rush) было кровопускание. Числилось, что оно восстанавливает баланс крови (внутренней средой организма человека и животных), флегмы, желтоватой и темной желчи, считавшихся некогда базисными жидкостями организма. К концу XIX века, когда медицина стала больше основываться на экспериментальных данных, практика кровопускания сошла на нет. Но в 1793-м только немногие осуждали совет Раша. Со времён Раша медицина сделала большенный шаг вперед. Вообщем, почти все современные способы исцеления по степени «злости» могут сравниться с кровопусканием, но мы соглашаемся на их, так как они основаны на наиболее глубочайшем осознании устройств заболеваний, чем способы, использовавшиеся ранее. В отличие от кровопускания, которое нет же ну и убивало пациентов, соотношение рисков и гарантий у современных фармацевтических средств еще лучше. Но некие критически настроенные по отношению к доказательной медицине люди утверждают, что она чуток ли не наиболее рискованна, чем «архаичные» способы. Из-за роста количества узнаваемых нам болезней мы всё почаще используем пилюли — иногда даже для исцеления «несерьёзных» недугов. Когда доктор назначает одни пилюли, он по неведению он может назначить и остальные, несопоставимые с первыми. У пациента в итоге могут проявиться очень ненужные симптомы (Симптом от греч. — случай, совпадение, признак — один отдельный признак, частое проявление какого-либо заболевания, патологического состояния или нарушения какого-либо процесса жизнедеятельности), прямо до анафилактического шока и погибели. Также можно не учитывать противопоказания, что тоже может привести к ненужным последствиям. Такие случаи редки, но не исключены, и соотношение рисков и гарантий у их не очень оптимистичное. Не считая того, потому что личная медицина — это бизнес, докторы из своей заинтригованности могут давать пациенту вылечить болезнь, не требующую особенного вмешательства. В ответ на экспоненциальный рост количества узнаваемых нам заболеваний, различных способов их исцеления и бюрократизацию медицины возникли критики медикализации, скептически относящиеся ко вкладу мед промышленности в здоровье людей. Практически, они говорят, что мы подвергаем себя чрезмерному её действию, которое {само по себе} может стать предпосылкой погибели. Критика медикализации сама по для себя не подразумевает отказа от традиционной медицины, но очень подогревает энтузиазм к нестандартной медицине.
Нередко можно услышать мировоззрение, что на формирование антипрививочной позиции влияет распространяемая в вебе дезинформация, а также отсутствие у людей научной грамотности. Предки-антипрививочники, хоть и желают наилучшего для собственных малышей, действуют иррационально, так как ошибочно оценивают опасности либо неверно считают, что прививки вызывают аутизм. Но поведение некой части антипрививочников и остальных людей, интенсивно избегающих тех либо других мед практик, также можно разъяснить и исходя из убеждений критики медикализации: по их воззрению, медицина играет очень огромную роль в определении того, что такое здоровый стиль жизни. Это мировоззрение идёт рука о руку с этическим опасением, что научные, и в том числе мед заслуги не идут только на пользу человеку (к примеру, открытие ядерной энергии позволило как развить достаточно экологичную по собственной природе атомную энергетику, так и сделать ядерное орудие).
Чтоб осознать, откуда вырастают ноги у критики медикализации, поглядим на 1950-е годы прошедшего века, когда заслуги современной медицины в США (Соединённые Штаты Америки — государство в Северной Америке) в первый раз были встречены некими со скепсисом. Открытие новейших лекарств в 1940-х, изобретение рабочей вакцины против полиомиелита в 1950-х, возникновение новейших препаратов от психологических болезней… Было много достижений, да и много обстоятельств для беспокойства: из группы девиации в категорию заболевания перешли такие явления, как подростковое бунтарство, СДВГ, алкоголизм.
Вот только одна история, породившая огромное количество опасений и посеявшая в обществе серьёзное недоверие к медицине: разработанный в 1950-х продукт талидомид применяли как снотворное и седативное средство, в особенности нередко его прописывали беременным, но скоро результатом такового приёма талидомида оказалась целая волна врождённых уродств — в ФРГ, Англии, Стране восходящего солнца почти все малыши рождались без конечностей, без ушей, с периферическим невритом, погибали в ранешном возрасте либо оставались инвалидами на всю жизнь. Этот вариант наглядно показал, что лекарственные компании могут выводить на рынок весьма опасные средства, потому за сиим действием нужен серьезный надзор. И даже он не исключает ошибки по недосмотру. В 1955-м Управление по санитарному надзору за качеством пищевых товаров и медикаментов США (Соединённые Штаты Америки — государство в Северной Америке) (Food and Drug Administration) одобрило первую вакцину против полиомиелита разработки Джонаса Солка (Jonas Salk), но она оказалась неидеальной, и 200 000 малышей получили недостаточно нейтрализованный возбудитель. В итоге 40 000 малышей захворали полиомиелитом, 200 были парализованы, 10 погибли.
Тогда же, в 1950-е годы, опаски сгустились вокруг научной «нормализации» человека. На послевоенной волне учёные стали выделять различные типы личности, к примеру со очень мощной приверженностью соц нормам, либо напротив «авторитарную личность», владеющую рвением всеми управлять. Любопытно, что это время как раз и сделалось расцветом соц «девиаций» — сопротивления соц нормам, которое в период опосля 2-ой мировой войны набрало обороты и позднее, в 1960-х, привело к расцвету движений хиппи и возвращенцев к природе. Два тревожащих вопросца — о опасностях медицины и о приверженности страны рвению всеми методами охранять «благополучие» собственных «обычных» людей — соединились воедино.
***
В этом контексте зарождалась антипсихиатрия. Её сторонники штурмовали в основном «залечивание» тех, кто не соответствовал соц ожиданиям. Под прицелом оказалась набиравшая тогда популярность электросудорожная терапия (Терапия от греч. [therapeia] — лечение, оздоровление) (ЭСТ), лоботомия и «упекание» в психбольницу людей с социально девиантным поведением. ЭСТ и лоботомия — это весьма брутальные способы исцеления, которые сохранились в истории как знаки карательной психиатрии. Художественная литература и воспоминания, посвящённые тому времени, нередко повествуют о страхах госпитализации и злоупотребления властью в психбольницах. Такие романы как «Пролетая над гнездом кукушки» содействовали массовому пониманию задачи садистских практик и проявления власти в психиатрии. Но в то время такие практики были известны как современные и действенные, изобретатель лоботомии Антониу Эгаш Мониш (António Caetano de Abreu Freire Egas Moniz) даже получил за это Нобелевскую премию.
Альтернативную традиционной психиатрии тех пор позицию заняли психиатры Рональд Дэвид Лэйнг (Ronald David Laing) и Томас Сас (Thomas Szasz). Они считали, что психологические заболевания (нарушения нормальной жизнедеятельности, работоспособности) являются обычным ответом на «нездоровое» общество. Наиболее того, на самом деле психологические заболевания (нарушения нормальной жизнедеятельности, работоспособности) — это миф. Если медицина залечивает людей, травмированных отчуждающим и угнетающим обществом, означает она на стороне этого самого травмирующего общества. Рост популярности психофармакологии и простота, с которой психиатры выписывали «колёса» в случае, если поведение человека отклонялось от соц норм, усилили опаски и ранее обеспокоенных положением дел активистов. Те, кто ощущал себя хорошими, находили для себя другое исцеление, сопротивляясь «стрижке под одну гребенку». В период расцвета контркультурных движений 1960-х годов было предложено огромное количество других методов осознания различий меж людьми, свои разъяснения чувства отчуждения и отчаяния.
Темы особенности и свободы интенсивно использовались как зарождающимися публичными движениями 1960-х, так и критиками психиатрии. Обоим движениям было прибыльно сопротивление мед системе, потому что она поддерживала социальные нормы. Часть движения антипсихиатрии давало просто «переосмыслить психологические заболевания (нарушения нормальной жизнедеятельности, работоспособности)», отдать им экзистенциальные либо социологические разъяснения. Сас, но, поставил под колебание сам факт того, что психическое расстройства — это заболевания. В книжке «Миф о психологических заболеваниях» (The Myth of Mental Illness) (1960) он приходит к выводу, что заместо того, чтоб вылечивать пациентов, психиатры «решают личные, социальные и этические актуальные задачи людей». Его нападки на психиатрию в основном касались определения заболевания — что считать психологическим расстройством? Вправду ли психиатрическая (нем. psychiatrie от др.-греч. ???? — душа и ??????? — лечение. — отрасль медицины изучающая расстройство души, или психики) практика основывается на науке? Как психиатры различают обычное девиантное поведение от на психическом уровне ненормального?
В статье в журнальчике Science «На психическом уровне здоровые на месте безумных» (On Being Sane in Insane Places) (1973) южноамериканский психолог Дэвид Розенхан (David Rosenhan) обрисовывает проведённый им опыт с заменой пациентов психбольницы бодрствующими симулянтами. Он утверждал, что обыденные люди могут симулировать психологические заболевания (нарушения нормальной жизнедеятельности, работоспособности) и их могут вправду счесть безумными невзирая на то, что они совсем не мучаются психологическими расстройствами. Статья Розенхана наглядно показала правоту критиков психиатрии — что психиатрические группы тогда не были ни надежными, ни основанными на убедительных научных подтверждениях. Статью Розенхана с того времени перепечатывали сотки раз. Опосля его опыта нормы психиатрии в США (Соединённые Штаты Америки — государство в Северной Америке) поменялись, и в согласовании с советами Розенхана почти все психиатрические поликлиники были ликвидированы. На данный момент это может показаться шагом вспять, но тогда это чудилось прогрессивной мерой.
Даже на данный момент психиатрия (отрасль клинической медицины, изучающая психические расстройства через призму методологии медицины) вызывает определённую критику, поэтому что психиатры время от времени выходят за рамки допустимого и патологизируют адаптивное поведение и превратности личного развития, а активисты антипсихиатрии как и раньше противостоят власти лекарственных компаний определять психологические заболевания (нарушения нормальной жизнедеятельности, работоспособности).
***
К 1970-м годам из-за той же задачи, общественного контроля, критика психиатрии в большенный степени распространилась и на всю остальную медицину. Как и в случае с антипсихиатрией, задачи, связанные с «медикализацией», то есть, актуальной зависимостью человека от мед промышленности от рождения до погибели, выдвинули на 1-ый план принципиальные для истории США (Соединённые Штаты Америки — государство в Северной Америке) темы — опаски по поводу подавления личной свободы человека, живущего в обществе с определёнными соц нормами, недоверие к спецам и большенному бизнесу (в этом случае — «большенный фарме»). Из-за преобладания парней в здравоохранении медикализация завлекла внимание и феминисток. В 1970 году «Бостонский книжный коллектив за женское здоровье» (Boston Women’s Health Book Collective) опубликовал первую версию книжки «Наши тела» (которую переименовали в «Дамы и их тела»), в которой основное внимание было уделено репродуктивному здоровью и абортам. Неприятие медикализации стимулировало длительный энтузиазм к «естественному здоровому» виду жизни в противовес «искусственному здоровью».
Неприятие медикализации интенсивно продвигал и умственный бунтарь Иван Иллич (Ivan Illich), хорватско-австрийский католический священник, написавший огромное количество критичных заметок про публичные университеты. Он показал, как они стают препядствиями для людского творчества, производительности и развития. Книжкой «Освобождение от школ» (Deschooling Society) (1971) он вдохновил формирование конструктивного движения за домашнее образование, которое на данный момент сделалось достаточно пользующимся популярностью. Иллич утверждал, что всеобщее школьное образование «омертвляет» «детское» отношение к миру. В журнальчике «Немезида медицины» (Medical Nemesis) (1975) Иллич привёл медицину как пример «управляемой жизни», когда любой нюанс обыденного людского существования просит вмешательства со стороны публичных институтов — в данном случае системы здравоохранения. Конкретно Иллич ввёл составленный из греческих основ термин ятрогения (ятрогенез), значащий болезнь, вызванную исцелением. Он выделил три уровня ятрогенеза: клинический, соц и культурный. Клинический ятрогенез — это побочные эффекты исцеления, из-за которых человеку становится плохо. Примером быть может химиотерапия рака — она выручает жизни, но при всем этом оказывает негативное действие на иммунную систему пациентов и повреждает также нераковые ткани (Строение тканей живых организмов изучает наука гистология). Соц ятрогенез связан с тем, что пациенты являются персональными пользователями исцеления, «эгоистическими агентами», а не активистами, способными спровоцировать наиболее широкие социальные преобразования, чтоб сделать лучше здоровье всех. Культурный ятрогенез для Иллича — это самая тяжёлая степень заболевания (нарушения нормальной жизнедеятельности, работоспособности), и он заключается в том, что медицина теснит врождённую способность людей противостоять страданиям, заболеваниям, разочарованиям, боли (переживание, связанное с истинным или потенциальным повреждением ткани), уязвимости и погибели. Он приводит в качестве примера роды. Если разглядывать их с точки зрения социологии, они переместились из дома и из рук дамского общества в поликлинику, где наблюдение, в основном, производилось в то время акушерами-мужчинами. В работе «Медикализация и 1-ая мед помощь» (Medicalisation and Primary Care) (1982) Иллич писал: «Вне сомнения […] выживаемость новорожденных, а потом и матерей, возросла — но ценой медикализации. Доктор помогает родиться собственному будущему бессрочному пациенту, который, может быть, опосля долгого обучения сумеет продавать свою заботу остальным людям, но навряд ли человек будет открыт для соседской любови». Если на данный момент мы знаем, что изменяющиеся социальные технологии порождают остальные формы соседской любви, то тогда это было неочевидно. По воззрению Иллича, медицина, когда имеет дело с обыкновенными актуальными событиями, употребляет чисто технический подход, лишая смысла такую важную категорию межличностной коммуникации как забота. А ведь конкретно она определяла людскую суть на протяжении 1000-летий — гласит он.
Иллич описывал медицину как «конструктивную монополию» — институт, лишающий людей способности созодать что-то без помощи других. Мед практики стают необходимыми сами по для себя, а не из-за полезного эффекта, который они несут. Силы общества консолидируются для поддержания существования таковых монополий, а это ещё больше отчуждает людей от возможностей, которыми они когда-то владели. Традиционным примером немедицинской конструктивной монополии является авто сообщение, приведшее к вытеснению остальных видов транспорта. Потом создаются локальные и общегосударственные инфраструктуры, чтоб поддерживать уже сложившиеся практики. В итоге люди начинают зависеть в большей степени от каров, чем от собственных 2-ух ног.
Так как медицина является конструктивной монополией, она становится быстрее самоцелью, чем инвентарем исцеления. Докторы — техники, работающие в обезличенных институциях. Медицина, ранее содействовавшая, как считал Иллич, «естественному исцелению», сейчас является системой безликой бюрократии и совсем лишена обязанностей перед индивидумами. Она полагается на техно экспертизу, а не на связь меж людьми и гуманизм. Применение одних фармацевтических средств и способов исцеления безизбежно тянет за собой необходимость внедрения остальных фармацевтических средств и способов исцеления.
Современная медицина очень понижает автономию людей — пациенты больше не контролируют собственный организм и окружающую среду, у их нет своей воли. Культурный, соц и личный человечий опыт преобразуется в бюрократически управляемые технические вопросцы: карта пациента хранится в электрическом виде; возникает зависимость от посредников, как то страховых компаний, и конкретно они определяют, какие виды исцеления человек сумеет получить, а какие — нет. В противоположность жизни на полную и переживания сюрпризов и трагедий, провождающих нормальную жизнь, поощряется планирование неожиданных ситуаций. Другими словами, происходит управление жизнью, а не её проживание. (Справедливости ради стоит увидеть, что «естественный» метод преодоления боли (переживание, связанное с истинным или потенциальным повреждением ткани) нередко выливается в мучения и умирание, и в этом нет и не быть может ничего неплохого).
Иллич в развитии медицины лицезрел и много неплохого: улучшение санитарных критерий, борьба с переносчиками заболеваний, прививки и общий доступ к стоматологии и первой помощи — это, по его воззрению, отличительные черты «воистину современной культуры, которая содействует заботе о для себя и автономности». Неувязка возникает, когда бюрократы-менеджеры и вся передовая структура медицины начинает ограничивать свободу человека в выборе исцеления, воспрещает выбирать «исцеление без постороннего вмешательства».
Критика медикализации от Иллича, хоть он сам и не был настроен против традиционной медицины, посодействовала набрать обороты движениям за естественное исцеление, обнажив широкую распространённость колебаний в качестве мед помощи. В то же время, люди жаждали новейших способов исцеления и технологий борьбы с серьёзными болезнями, таковыми как рак. Неравномерное развитие медицины, с одной стороны, и беспокойство о её воздействии на смысл жизни, с иной, выявляют соответствующую для современности делему: те же черты современности, которые упрощают нам жизнь, могут причинять людям боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение). Ряд явлений, таковых как распространение резистентных к лекарствам микробов, указывает, что подобные опаски не являются безосновательными.
Недозволено не признать, что некие из критичных позиций Иллича имеют под собой чёткую философскую и социальную логику. Так, медицина вправду находится на пересечении сфер людской заботы и безличной бюрократии. Но медицину, на сто процентов очищенную от бюрократии, как мы бы ни желали, представить нереально. Не считая того, другая медицина, философский фундамент которой нехотя заложил Иллич, оказалась таковой же заинституционализированной и коммерциализированной, как и традиционная. Масса людей уже не может жить без заказа «магических пилюль» на iHerb, посещения остеопатов, рейки и иных целителей. Все эти практики буквально так же встраиваются в промышленность исцеления. Потому что другая медицина вобрала в себя почти все нехорошие черты, характерные традиционной медицине, можно прийти к выводу, что задачи, описываемые Илличем — быстрее политические и социальные.
Засилье страховой медицины и формальный подход («исцеление чисел, а не симптомов») — это задачи из социальной и этической плоскости. Но заместо пробы разобраться, почему система здравоохранения в США (Соединённые Штаты Америки — государство в Северной Америке) конкретно таковая, какой она сложилась при капиталистических критериях, как её реформировать, люди с радостью выбирают роды дома и отказ от прививок.
***
За Илличем последовали и остальные влиятельные представления, критикующие медикализацию, но уже больше с антимедицинских позиций. Южноамериканский доктор Роберт Мендельсон (Robert Mendelsohn) популяризировал антимедицинские аргументы как в собственных книжках, так и в колонке профсоюзной газеты «Народный доктор» (People’s Doctor). Он винил медицину в том, что она стала новейшей религией, и соглашался с Илличем, что докторы стали хлопотать не столько о выздоровлении пациента, сколько о поддержании средств к существованию самой мед промышленности. Процедуры, которые, по воззрению Мендельсона, имели не много полезности(флюорография, обрезание), были частью рутинной мед практики. Такое положение вещей, по его воззрению, продолжало существовать лишь благодаря слепой вере в медицину, которая делала докторов наиболее схожими на священников, чем на медработников. Зависимость от медицины, привитая детям во время контрольных посещений и прививок по графику — другими словами, в моменты, когда они потенциально здоровы, — становилась, по его воззрению, самой предпосылкой неважного здоровья: «По мере того, как счёт за исцеление растёт, мы не становимся здоровее, а только посильнее заболеваем», — писал он в «Исповеди еретика от медицины» (Confessions of a Medical Heretic) (1979).
Он длительное время был членом врачебно-консультационной комиссии «Лига Ла Лече» (La Leche League), поддерживающей грудное вскармливание и домашние роды. Он утверждал, что в акушерстве, где изредка разрешают «природе созодать своё дело», рутинная практика ориентирована на удобство докторов, а не матерей. В итоге, от этого мучаются малыши. Мендельсон стал одним из фаворитов движения перехода к «натуральным средствам и практикам исцеления», которые, вообщем, процветали ещё в 1970-х и 80-х годах. Хотя, стоит сказать, что его мотивации быстрее были соединены с его ограниченными взорами, чем с контркультурой. В книжке «Как вырастить здорового ребёнка вопреки докторам» (1984) он именовал педиатров небезопасными, поэтому что они внушают детям, что медицина — это готовый ответ на все заболевания, и потом малыши растут во взрослых, которым повсевременно необходимо исцеление.
Невзирая на то, что со времени Мендельсона прошло много лет, за которые наука шагнула вперёд, убеждения людей почти во всем не поменялись. Опаски, которые выложили Иллич, Мендельсон и остальные, идут в кассу прививочного скепсиса. Конкретно Мендельсону принадлежит авторство таковых мыслях, как: несколько прививок за раз вводить небезопасно, массовая вакцинация — это покушение на личную свободу выбора, вакцины вызывают аутоиммунные заболевания (нарушения нормальной жизнедеятельности, работоспособности).
***
Опосля этого, в 1980-х и 1990-х, социологи обозначили новейшую делему — «биомедикализацию», которая проявляется в развитии технологии электрических мед карточек, распространении генетического тестирования, росте популярности скрининга для профилактики болезней, а также в регулировании объёмов съедаемой еды, физической перегрузки и употребляемых медикаментов — всё во имя здоровья. Если медикализация делает упор на усилении мед контроля над действиями, протекающими в организме (таковыми как сон), то биомедикализация ставит в центр внимания профилактику и оценку рисков. Она подразумевает не просто нормализацию здоровья, но прогностическую оптимизацию организма. Таковая оптимизация включает, к примеру, выбор жизнестойких зародышей для искусственного осеменения, мастэктомию опосля хорошего результата теста на генетическую мутацию, вызывающую рак груди, приём витаминов, когда генетический тест указал на риск макулярной дегенерации, отказ от кофе во время беременности, чтоб избежать вероятного негативного воздействия кофеина на развивающийся плод, и так дальше.
Прибегая к сиим всё наиболее техническим практикам в здравоохранении, мы, по словам критиков, не лишь пересматриваем, что означает быть здоровым, да и что означает быть «обычным». Люди постоянно воспринимали определённые вещества, чтоб совладать с каждодневными стрессами (характеру воздействия выделяют нервно-психический, тепловой или холодовой, световой и другие стрессы) (те же сигареты, алкоголь, опиум, морфий, наркотик, диазепам), но развитие в 1980-х новейших антидепрессантов, таковых как прозак (флуоксетин) и паксил (пароксетин), изменило подходы к аффективным расстройствам и остальным психологическим болезням. На популярность этих антидепрессантов воздействовало то, что их побочные эффекты числились незначимыми по сопоставлению с такими у психоактивных веществ прошлых поколений. Вкупе с меняющимися диагностическими аспектами, эти новейшие препараты дозволили людям регулировать и даже изменять свою личность и психологический опыт. Миллионы людей сейчас определяют себя как склонных к депрессии либо тревожности, а также принимают препараты, чтоб быть «самими собой». Не принимать препараты для устранения лёгких аффективных расстройств, печалься либо скоротечной депрессии нередко считается странноватым. Это не означает, что такие препараты не помогают. Но регулирование поведения и телесного опыта, который ранее можно было отнести на счёт «нервишек» либо наследной склонности, считается публичным долгом и, как следует, не столько одним из вариантов исцеления, сколько соблюдением новейших соц норм. Сам по для себя приём антидепрессантов не является катастрофой, и даже если они как-то меняют наше «Я», то это даже к наилучшему — устраняются стресс (неспецифическая (общая) реакция организма на воздействие (физическое или психологическое), нарушающее его гомеостаз) и тревожность. Но настораживает императив, что сейчас всем при мельчайшем расстройстве нужно принимать антидепрессанты, чтоб быть «комфортным» для остальных.
В крайние годы протест против мед промышленности стал подогреваться изобличением ошибок в исследовательских работах, а также преднамеренного обмана и этических конфликтов в ходе академического пир-ревью. (К слову, при том, что критики медикализации, а за ними и «альтернативщики» всячески показывают широким массам ошибки традиционной медицины, приведшие к ненужным финалам, подобные «ошибки» со собственной стороны, возникшие из-за отказа от доказательного исцеления, остаются ими незамеченными либо выставляются как естественный итог течения дел). Основное внимание разоблачители уделяют гипердиагностике и «перелечиванию», а также ненадёжным практикам в биомедицинских исследовательских работах.
В 2011 году южноамериканский терапевт Гилберт Уэлч (H Gilbert Welch) вкупе с сотрудниками Лизой Шварц (Lisa Schwartz) и Стивеном Волошиным (Steven Woloshin) написали книжку «Задиагностированные» (Overdiagnosed). Книжка сама по для себя хорошая и опирается на клиническую практику создателей и на надёжные статистические источники, но её взяли на вооружение «мракобесы». В ней показано, что время от времени излишнее исцеление может приводить к дилеммам со здоровьем у людей, которые не хворают ничем серьёзным. Уэлч гласит, что такое сделалось вероятным из-за конфигурации исследовательских признаков болезней и выделения так именуемых «предзаболеваний» (преддиабет и т.п.). А это, в свою очередь, происходит из-за того, что люди часто проходят скрининг на предболезненные признаки, покуда не вызывающие симптомов, а также из-за установки на то, что ранешняя диагностика (процесс установления диагноза, то есть заключения о сущности болезни и состоянии пациента) выручает жизни.
«Перелеченные» люди являются, что типично, главными энтузиастами скрининга и ранешней диагностики, и небезосновательно — она выручает жизни. Любопытно, что когда советы скрининга отменяют либо сузивают, даже если это делается на базе опыта, может подняться скандал. Как так? В собственной книжке «Рецепты по числам» (Prescribing by Numbers) (2007) Джереми Грин (Jeremy Greene) обрисовывает последующую картину: лекарственные компании влияют на медицину таковым образом, что вылечивать становится принято какие-то числа и абстракции (к примеру, ТТГ = 200), а не телесные симптомы (Симптом от греч. — случай, совпадение, признак — один отдельный признак, частое проявление какого-либо заболевания, патологического состояния или нарушения какого-либо процесса жизнедеятельности) (потливость либо нехорошее самочувствие). На формулирование, какие значения для того либо другого показателя являются нормой, влияют клинические тесты, которые инспектируют сохранность и эффективность новейших фармацевтических средств. Но они также попутно переопределяют, что такое болезнь, а также кто является обычным пациентом (Мужик либо дама? Какого возраста? Какого цвета кожи?). В итоге, исцеление людей без каких или симптомов сделалось нормой: к примеру, мы стремимся снизить уровень холестерина (Нерастворим в воде, растворим в жирах и органических растворителях. ) в крови (внутренней средой организма человека и животных), а не убрать физические симптомы (Симптом от греч. — случай, совпадение, признак — один отдельный признак, частое проявление какого-либо заболевания, патологического состояния или нарушения какого-либо процесса жизнедеятельности) сердечного заболевания (нарушения нормальной жизнедеятельности, работоспособности). Тот, кто «вылечивает» собственный потенциально высочайший уровень холестерина (Нерастворим в воде, растворим в жирах и органических растворителях. ) и никогда не сталкивается с симптомами (симптом — одна отдельная конкретная жалоба больного) сердечно-сосудистых болезней, может считать, что лекарства выручают его жизнь, но откуда мы знаем, быть может этот человек никогда бы не захворал и без этого. Такая логика Грина. (На местности постсоветских государств превентивная медицина и исцеление чисел, а не симптомов, тоже крепко закрепились в арсенале доктора, но ещё не так всераспространены, как в США (Соединённые Штаты Америки — государство в Северной Америке)).
Есть также свидетельства откровенной коррупции в производстве мед фактов. В книжке «Смертельные лекарства и организованная преступность» (Deadly Medicines and Organised Crime) (2013) датский доктор и учёный Питер Гётше (Peter Gøtzsche), член-основатель Северного Кокрановского центра (Nordic Cochrane Center), тщательно обрисовывает коррумпированные дела меж медиками и муниципальными регулирующими органами, а также сговор меж мед журнальчиками и лекарственной индустрией, из-за которого продолжают публиковаться плохие исследования, чтоб позже запускать «лекарства» в продажу. В книжке «Лекарства для жизни» (Drugs for Life) (2012) южноамериканский культурный антрополог Джозеф Думит (Joseph Dumit) отмечает, что в ходе обыкновенной исследовательской практики фармацевтика производит мед факты, которые содействуют использованию наиболее новейших, наиболее дорогих фармацевтических средств, даже если почти все пациенты лучше себя ощущают, принимая наиболее старенькые и наименее дорогие препараты.
***
Вернёмся к истории с антипрививочниками. В данной нам атмосфере тревожности настал их звёздный час. В 1960-х годах получила распространение вакцинация от просто переносимых детских болезней, таковых как краснуха, корь и паротит. «Здоровым детям» потребовалось посещать доктора часто в согласовании с графиком вакцинации, что превратило их потом в «неизменных пациентов». В это время возникли и 1-ые подробные исследования этих заболеваний, которые выявили неведомые до того их характеристики, опосля что мед общество сходу изменило отношение к ним, сделалось считать их еще наиболее серьёзными.
С середины 1980-х годов вакцины стали движущей силой биомедикализации. А уже в 1990-х и 2000-х в график рекомендованных прививок в США (Соединённые Штаты Америки — государство в Северной Америке) был включён целый ряд новейших, неотклонимых для поступления ребёнка в школу, вакцин. Процесс включения в муниципальные советы — непростой. В нём, чтоб проверить действенность и надёжность вакцины, употребляются данные испытаний на людях и математическое моделирование. На финишное решение также влияют и политические суждения. А конкретно — прививки могут косвенно влиять на экономику страны: пока предки посиживают с нездоровыми детками дома, их рабочее пространство простаивает. К примеру, болезнь ветряной оспой было не очень серьёзным — в 1990-х в США (Соединённые Штаты Америки — государство в Северной Америке) от него дохнуло чуток больше сотки малышей в год, но прививку всё-таки сделали неотклонимой. Мотивация всеобщей вакцинации была быстрее экономической: правительству и компаниям было прибыльно с помощью прививки высвободить родителей от необходимости проводить время дома. Заметим, что не во всех странах вакцинация против ветряной оспы неотклонима либо даже рекомендована, к примеру, таковых советов нет в Англии. В Рф прививка от ветрянки войдёт в государственный календарь в 2023 году, но уже на данный момент продвигается на ресурсах, поддерживаемых Минздравом.
Тут можно узреть биомедикализацию сходу в нескольких областях. С одной стороны, уходит ранее существовавший обряд юношества, когда все силы малышей и родителей уходили на борьбу с заразой. С иной стороны, стоимость детских заболеваний для общества была минимизирована. Не считая этого, сейчас ещё одна актуальная веха стала заноситься в электрическую карточку пациента — о школьной иммунизации. История ветряной оспы — это история победы системы здравоохранения над антипрививочниками. Но победа эта — неполная, потому что они продолжают распространять слухи о том, что правительство заставило прививать малышей от пустяковой заболевания только ради своей выгоды (хотя это совершенно не так: у переболевших ветрянкой могут появиться серьёзные сопутствующие заболевания (нарушения нормальной жизнедеятельности, работоспособности) с большей летальностью, чем у самой ветряной оспы). Правительство винят в том, что оно не проводит черты меж болезнями разной степени тяжести, вводя схожие меры для серьёзных и несерьёзных заболеваний.
История с прививками отлично встраиваются в рассказ о биомедикализации и превентивном лечении (процесс для облегчение, снятие или устранение симптомов и заболевания), потому что они предупреждают инфецирования. Так как прививки — это «исцеление здоровых людей», их наделяют символическим значением, они или «спасители населения земли», или «инструмент контроля природных, естественных действий». Тем фактом, что мед скептики на данный момент имеют глас в медийном пространстве, они, как и коронавирусные диссиденты, должны веренице мед неудач, произошедших наиболее чем полста лет вспять. Антипрививочники и отрицатели медицины — это нередко одни те же люди, и большая часть из их считает, что правительство и огромные лекарственные компании находятся в сговоре, доверять им недозволено. Оба направления коверкают критичную идея относительно допустимой степени автономии людей / воздействия на их страны. Оба воодушевлены ужасом технологий, потому что непонятно, как они покажут себя в будущем.
Таковым образом, за позициями антипрививочников стоит не лишь безграмотность, да и долгая история мед скепсиса. Вера в мед институции подрывается ужасами попасть под жернова всеуравнивающего мед аппарата. Потому недозволено возлагать, что мед диссидентов получится «перековать» лишь с помощью просвещения. Чтоб все «недоверчивые» пропали, нужно, чтоб закончила быть животрепещущей неувязка личной свободы и посягания на неё страны. А это, похоже, вопросец из ряда исконных философских задач, касающихся природы человека и людского общества.
Для окончания повторим явную правду: население земли на протяжении собственной истории лишь и делает, что пробует придумать, как меньше мучиться, быть наименее уязвимыми и дохнуть позже. Мы на сто процентов зависим от искусственных инфраструктур, и это делает нас людьми, в этом заключается сущность цивилизации и культуры. Сопротивление не лишь никчемно, да и полностью антигуманно.
При написании материала о антипрививочниках и медикализации нам помогали с переводом источников три волонтёра, и одна волонтёрка нарисовала для текста иллюстрации. Мы бы желали и далее сотрудничать с волонтёрами. Нам постоянно можно посодействовать с написанием научно-популярных статей, с переводами и иллюстрациями, с поиском увлекательных текстов для перевода. Чем больше людей участвует в популяризации науки — тем огромных фурроров мы все вкупе сможем достигнуть в деле продвижения рациональной картины мира.
По вопросцам волонтёрства пишите kronshtein78rus+volunteering@gmail.com.