Ранее, когда городка были меньше и уютнее, было «старенькое доброе соседство»: люди дружили друг с другом, оказывали помощь, собирались в кофейнях, чтоб обсудить местные анонсы. Позже городка разрослись, дома стали высочайшими и обитателей сделалось не счесть. «Ламповое» соседство ушло в прошедшее. Сейчас, в новостройках, обитатели ведут взаимодействие через веб, и это компенсирует им нехватку «живого» соседского общения. О этом нам поведали Любовь Чернышева и Эльвира Гизатуллина, исследовательницы городка.
Любовь Чернышева, научный сотрудник Социологического института РАН (Российская академия наук — государственная академия наук, высшая научная организация Российской Федерации, ведущий центр фундаментальных исследований в области естественных и общественных наук), и Эльвира Гизатуллина, независящая городская исследовательница, член команды «Открытая Лаборатория Город», работают в 2-ух проектах. Один из их связан с новеньким жильём («Живы массивы»), а иной — с соседством («Слоёный пирог соседства«). В собственной работе они имеют дело с вопросцами управления домами, социальной композицией новейших районов и практиками соседствования.
Крайнее пару лет они изучали эти вопросцы применительно к ЖК «Северная равнина» в Парнасе, районе на северной окраине Санкт-Петербурга. Они смотрели, как жители комплекса друг с другом ведут взаимодействие — и как на это влияют цифровые технологии: дискутировали с жителями, следили за их активностью в вебе (постами и перепиской в группах ВК) и в ежедневной жизни, в том числе на собраниях собственников жилища.
Основной тезис исследовательниц заключается в том, что соседствование в «Северной равнине», как и в почти всех остальных новейших жилых комплексах, представляет собой гибрид практик цифрового и «старенького хорошего» соседства, которые неотделимы друг от друга.
Что же это все-таки за область таковая — городские исследования?
Городские исследования — это широкая тема, которая начинается с Чикагской школы социологии начала XX века. Сейчас в неё входят как прикладные дисциплины — городское планирование и урбанистика, прикладная городская география, так и теоретические — соц география, городская социология и антропология…
Опосля возникновения веба в 1990-е городские социологи заинтересовались тем, как цифровые технологии влияют на соседство. История исследования данной темы начинается в 1999-м году с текста Кита Хэмптона (Keith Hampton) и Барри Уэллмана (Barry Wellman). Эти исследователи в начале «нулевых» годов столкнулись с «защитническим» публичным дискурсом вокруг развития технологий и городских сообществ. Соседства, типо, должны быть «старыми-добрыми», а также незначительно сельскими, где все друг с другом разговаривают, пьют чай и празднуют женитьбы во дворе. Но такие общества встречаются весьма изредка. И в почти всех местах, где были, они пропали из-за особенностей городского планирования, архитектуры и развития технологий, если совершенно когда или были в той форме, в которой их представляют. В 1990-е защищать эти «старые-добрые» соседства бросились как в общественных обсуждениях, так и в научной литературе.
Уэллман и Хэмптон попробовали поспорить с теми, кто считал, что веб плохо влияет на соседские дела, и решили поглядеть, в чём конкретно заключается это воздействие. Они провели высококачественное исследование в одном из соседств в Канаде. У их было много различных находок. К примеру, оказалось, что веб крепит дела меж территориально близкими соседями, а дела с далековато живущими остаются таковыми же, как до этого.
Про Парнас и «Северную равнину»
Что из себя представляют современные новостройки? Это такие многоквартирные высотки — дома-башни либо здоровые дома-стены, которые образуют весьма плотно заселённый микрорайон. На данный момент в «Северной равнине» живёт порядка 60 тыщ человек. Самый большенный дом в этом комплексе вмещает 3500 квартир — это огромная система из трёх корпусов под общим адресом. На этажах в этих домах длинноватые коридоры, объединяющие до 20 квартир.
На данный момент мы бы окрестили это «жильём эконом-класса», но тогда, опосля начала нулевых, ещё не были разработаны подобные группы. Проект построен как один из проектов всеохватывающего освоения местности в рамках реализации программки «Доступное жильё гражданам Рф». В 2008 году местные власти дали в аренду одному девелоперу большенный участок земли, 270 гектаров, и тот был должен, по договору с городом, обеспечить всеохватывающую стройку. Но что в неё заходит, в документах не уточнялось. При реализации, застройщик столкнулся с неоднозначностью формулировок: «обеспечить комплексность» — это выстроить социальную инфраструктуру — детские сады, школы — либо лишь создать полный проект, где под неё только заведены места на карте? Это привело к определённым дилеммам: той инфраструктуры, которую предоставил застройщик, хватает не на всех.
Окончить стройку планировалось в 2016-м, тем не наименее, работа всё ещё длится, какие-то участки уже сданы, туда заселяются люди, а кое-где всё ещё идёт стройка. Все дома чуть-чуть различные, и не только лишь по конфигурации либо планировкам, да и по материалам и по тому, по каким городским нормативам они строились: за время строительства те успевали поменяться.
Снимок экрана с веб-сайта застройщика.
Парнас — не гетто, спасибо вебу
Высокоэтажные новостройки Санкт-Петербурга, которые изучали Любовь и Эльвира — это совершенно не то же самое, что граничащие друг с другом заборами домики из низкоэтажного пригорода Канады, которые изучали Хэмптон и Уэллман. В высотной стройке иная среда, наиболее анонимизирующая. В доме на 26 этажей люди нередко не знают даже соседей по лестничной клеточке. Может показаться, что в таковых критериях соседских связей не обязано было остаться, и что тут — атмосфера гетто. Конкретно так именовал «Северную равнину» узнаваемый блогер Илья Варламов, и с того времени за районом закрепилось это клеймо.
Когда русские спецы по городскому планированию рассуждают на тему гетто, они обычно имеют в виду, что в таком районе:
-
неблагополучная соц ситуация,
живут бедные люди, у которых низкие актуальные шансы,
люди не разговаривают друг с другом, царствует атмосфера анонимности,
жителям наплевать на район, они приезжают, чтоб его применять, а не чтоб о нём хлопотать,
«всё постоянно будет плохо», а в том будущем, которое есть, все люди из района уедут и на их пространство приедут мигранты.
Если поглядеть на «Северную равнину» через призму этих критериев, окажется, что ни одному из их она не соответствует. Да, там есть трудности с социальной инфраструктурой, с благоустройством, но они не имеют ничего общего с гетто, причём ни в академическом осознании этого термина, ни в локальном, прижившемся в Рф. Во-1-х, люди, живущие в этом районе — не бедные: если они берут ипотеку, у их есть неизменный доход. В ходе исследовательских работ Любови и Эльвиры обнаружилось, что жители комплекса — люди со средними зарплатами, сравнимыми со средним месячным доходом петербуржцев. Во-2-х, люди там вправду друг с другом знакомы, но не так, как в фантазиях о древнем хорошем городском соседстве: они много разговаривают друг с другом через веб, обмениваются вещами, знакомятся с активистами остальных домов. В-3-х, в Парнасе далековато не всем наплевать на собственный район. Обитатели стараются обустроить местность вокруг домов, разбивают клумбы на газонах, проводят субботники, смотрят за тем, что происходит во дворе, и пробуют создать так, чтоб там не происходило никаких «бесчинств», докладывают остальным соседям, если что-то кое-где не работает либо кто-то плохо себя ведет. В-четвёртых, не все считают, что жизнь в таком районе — временная мера, и даже планируют связать с ним будущее, к примеру — выращивать тут малышей.
К огорчению, у публикаций Варламова, где он именует «Северную равнину» гетто, было несколько побочных эффектов: во-1-х, обитатели комплекса сейчас стигматизированы в очах остальных петербуржцев, а во-2-х, они сами вобрали риторику «гетто» и начали снутри района интенсивно биться с гетто, обзывать друг дружку жителями гетто.
Я здесь живу-живу, а позже мне молвят, что мой жилищный выбор был неверный, что я избрала дурацкое жильё в дурном районе, что я, типо, не поразмыслила головой, когда это сделала. Может и правда как можно резвее свалить из этого района, раз уж так вышло, что я автоматом получаюсь жительницей гетто?
размышления обитателя в пересказе исследовательниц.
Это противная идентичность, от которой охото избавиться, переехав в другое пространство. Это и есть часть процесса геттоизации — перевоплощения района в истинное гетто, потому что стигматизация приводит к тому, что люди запускают сценарии, прописанные в рамках такового нарратива.
Веб создаёт возможность для «надстраиваний» соседских взаимодействий
Если придти в «Северную равнину» и поглядеть на наружные проявления того, что там происходит, может показаться, что это место анонимности и индивидуализма, что никто никого не понимает, ни с кем не ведет взаимодействие, что люди быстренько добегают по улице до собственной машинки либо в метро. Но Любовь и Эльвира нашли в «Северной равнине» то самое взаимодействие людей, которое трудно узреть, если смотришь лишь на оффлайн-пространство, как делал Варламов. Благодаря соцсетям возможность соседского общения расширяется до размера большущего жилого комплекса на 70 тыщ человек. У «Северной Равнины» довольно разветвлённые соцсети — группа ВКонтакте, общерайонные паблики до 40 000 подпичиков, где обитатели оказывают друг дружке поддержку, обмениваются вещами, отвечают на вопросцы, где что отыскать. Связи могут быть и с близкими, и с далекими соседями. С далекими выходит даже время от времени посильнее и поближе, поэтому что ближние соседи — источник шума, аромата и проблем. Район живёт активной социальной жизнью и опровергает тезис о отсутствии соц связей меж людьми.
Снимок экрана из паблика ЖК «Северная равнина».
Соседство через веб имеет свои индивидуальности. К примеру, есть весьма серьёзное напряжение меж анонимностью и публичностью. В практике Любови и Эльвиры была одна активистка, которая действовала в вебе как общественный человек, но пробовала скрыть, где непосредственно живёт, кто она, как её зовут, старалась сохранить анонимность как соседка, даже невзирая на то, что делала много добротных вещей для живущих рядом. В то же время сама она повсевременно пробовала сопоставить известные ей интернет-профили с настоящими людьми.
Неувязка «анонимности / узнаваемости» отлично видна на примере постов в соцсетях. Группы ВКонтакте разрешают юзерам оставаться неведомыми при публикации записей на стенке: необходимо только попросить админа группы опубликовать пост анонимно. Таковым образом можно завязать дискуссию, обозначить позицию, но при всем этом вроде бы не свою, а позицию таинственного анонима, и знать, что остальные из-за анонимности смелее и открыто примкнут к этому воззрению либо оспорят его в комментах. Хоть какой противный либо спорный пост, когда кто-то желает на кого-либо посетовать, обозначить проблемную ситуацию, публикуется обычно анонимно, чтоб избежать буллинга. Анонимность тех, на кого сетуют, тоже нередко сохраняется: даже если кто-то выкладывает фотографию с сюжетом «мой сосед выбросил мусор некорректно», там не будет написано, что же это все-таки за человек, из какой квартиры. Если человек считает, что что-то не так, он быстрее постарается поведать не о кое-чем определенном, а о том, как созодать не стоит. Но бывают и исключения: время от времени люди прямо в комментах вычисляют, кто тот нарушитель, о котором идёт речь. Либо на фото полностью может оказаться номер некорректно припаркованной машинки.
«К примеру, один раз вычислили, в какой квартире живут предки мальчугана, который вырывал цветочки из клумбы; вычислили, чья собака оставляет кучи на лестничной площадке; была история про матрас: в один прекрасный момент юный человек одолжил девице надувной матрас, и она обязана была его возвратить. Она достаточно длительно не возвращала, и он опубликовал переписку с ней. В итоге в локальных группах возник хэштег #янаверниматрас. Люди начали писать в личку данной Яне: «Что ты делаешь? Почему ты так себя ведёшь?» Ей пришлось закрыть личку. Вышла целая легенда с хэштегами, с активизацией общества соседей», — говорят исследовательницы.
Снимок экрана из паблика ЖК «Северная равнина».
Не считая этого, раскрытию подлежат те, кто провинился по работе. Будь то электрик либо монтировщик кухни, про этого человека с большенный вероятностью напишут пост, где выложат всю историю того, как он околпачил, и порекомендуют не обращаться к нему.
Время от времени в соцсетях выкладывают и фото- и видеоматериалы.
«Была история, когда у людей украли велик, они пришли к контролёру (человеку, который посиживает в комнате, оборудованной мониторами со стримом с камер видеонаблюдения) и попросили отдать им запись, чтоб её опубликовать, чтоб все знали, как смотрится вор. Бывало, выкладывали фото людей, делающих «закладки» — прячущих проданные через Telegram либо даркнет наркотики в скрытых местах, где их позже отыскивают покупатели, потому что они портили клумбы с цветами («закладки» нередко делаются в клумбах «под цветочком»)», — комментируют Любовь и Эльвира.
Веб сформировывает коллективность — но какую?
В «Северной равнине» весьма много различных людей, у их различная степень вовлечённости в общественную деятельность. Кто-то — активный сосед и пробует что-то создать, чтоб было отлично (как ему кажется), кто-то может почитать форум и выяснить, что вышло, но идти на субботник либо собирать подписи не будет, а кто-то в целом не пользуется соцсетями и совершенно не находится в жизни района. Сама инфраструктура не делает людей наиболее активными, но она дозволяет деятельным жителям отыскивать друг дружку и объединяться. Активисты сформировывают маленькие группы, объединённые общим энтузиазмом. В социологии это именуется общества практики, и они весьма гибкие: они стремительно формируются и весьма стремительно распадаются. Некие люди входят в целое огромное количество различных «кружков». Нередко даже бывает, что различные члены общества практики друг дружку вживую никогда не лицезрели, а знают лишь в виртуальном пространстве.
У членов деятельных групп могут быть совсем различные представления о том, как их общий объект энтузиазма должен работать. На одном газоне могут показаться различные цветочные клумбы, и люди будут спорить, какие на их должны быть цветочки. Из-за разногласий группы дробятся.
По словам исследовательниц, у малеханьких групп возникает неувязка репрезентативности:
«Когда был трибунал по тарифам ЖКХ (активисты боролись с необоснованно завышенными тарифами), нашлись люди, ведомые вопросцем: «Кто, если не я?». Представители 1-го дома первыми подали в трибунал на управляющую компанию, прошли все инстанции и сообразили, как оформлять нужные документы. Потом они поделились опытом с остальным домом, чтоб деятельные люди оттуда тоже верно оформили бумаги. Но неувязка в том, что активисты были убеждены, что стремятся к общему благу, что представляют всех обитателей дома, но позже в онлайн-дискуссиях оказалось, что некие люди не желали, чтоб у их понизились тарифы, и в этом была своя логика — если платить меньше, управляющая компания не сумеет отменно оказывать услуги».
Как собрать таковой коллективный субъект, снутри которого обитатели пришли бы к общему решению, и какие процедуры для принятия решения необходимо применять? Ответ на этот вопросец отдать трудно. В принципе, в обществе уже есть сделанные специально для этого университеты, к примеру, органы самоуправления домов. На бумаге они смотрятся отлично: в принятии решения участвует любой собственник впрямую, и вес его голоса соответствует количеству квадратных метров, находящихся у него в принадлежности. Но одно дело, если речь о доме в 30 квартир (хотя и там трудно условиться!), а другое дело — дом в 3500 квартир. Как его обитатели должны решать, как применять придомовую местность? Часть домов в Парнасе имеют избранных председателей и совет, но обыкновенными оффлайн-методами в этих большущих домах собрание провести нереально. Объявления в подъездах о том, что будет собрание, не работает — их никто не читает и не приходит.
«Активисты прогуливались по квартирам, звонили в двери и звали обитателей на собрание. При объединении 2-ух методов неким домам удавалось провести собрание и набрать необходимое количество голосов для того, чтоб принимать решения», — обрисовывают исследовательницы историю из собственной полевой практики.
Недозволено сказать, что институт собрания собственников совершенно не работает, он просто не адаптирован для домов такового размера, и требуются сверхусилия для того, чтоб он хоть как-то работал.
Снимок экрана из паблика ЖК «Северная равнина».
***
Теоретическая рамка, которую избрали исследовательницы, не предполагает проведения различия меж онлайн- и оффлайн-пространством. В собственной работе Любовь и Эльвира желают выделить, что недозволено что-то сказать про новое соседство и огромные жилые комплексы, судя чисто по интернет-пабликам либо по интервью с жителями. Лишь анализируя всё это вкупе, вместе с тщательным и долгим полевым наблюдением, можно более много осознать, что представляют из себя соседские дела на данный момент.
«Дела с определенными соседями и с районом в целом выстраиваются гибридным образом, реальное и виртуальное место перемешиваются. Потому некорректно представлять соседство только как общество людей: это и люди, и инфраструктура, которая описывает их взаимодействие», — заключают они.